ru
stringlengths 1
1.54k
| udm
stringlengths 1
1.47k
|
|---|---|
Уж очень строг. | Туж лек. |
Не по годам это...» | Арлыдызъя уг тупа озьы... |
Иногда она думала: | Куддыръя со малпалляз: |
«Может, он девицу себе завел какую-нибудь?» | — Оло, со аслыз кыӵе ке но ныл шедьтӥз? |
Но возня с девицами требует денег, а он отдавал ей свой заработок почти весь. | Нош нылъёсын вырон понна коньдон кулэ, нош со аслэсьтыз уждунзэ быдэсаксэ сямен анаезлы сётъялляз. |
Так шли недели, месяцы и незаметно прошло два года странной, молчаливой жизни, полной смутных дум и опасений, всё возраставших. | Озьы ортчизы арняос, толэзьёс. Пумен будӥсь тодмотэм малпанъёсын но кышканъёсын тырмем, валантэм, чалмыт улонын шӧдтэк кык ар ортчиз. |
Однажды после ужина Павел опустил занавеску на окне, сел в угол и стал читать, повесив на стенку над своей головой жестяную лампу. | Одӥг пол, ӝытсэ сиськемез бере, Павел укное занавескаез лэзиз, сэреге пуксиз но, йыр вадьсаз борддоре корт лампа ошыса, лыдӟыны кутскиз. |
Мать убрала посуду и, выйдя из кухни, осторожно подошла к нему. | Анаез, тусьты-пуньыосты октыса, кухняысь потӥз но со доры каллен лыктӥз. |
Он поднял голову и вопросительно взглянул ей в лицо. | Павел йырзэ ӝутӥз но, юаса сямен, учкиз анаез шоры. |
— Ничего, Паша, это я так! — поспешно сказала она и ушла, смущенно двигая бровями. | — Номыр ӧвӧл, Паша, мон огшоры гинэ! — анаез дыртыса вераз но, синкаӵъёсыныз керпотон пыр выретыса, кошкиз. |
Но, постояв среди кухни минуту неподвижно, задумчивая, озабоченная, она чисто вымыла руки и снова вышла к сыну. | Нош кухня шорын минут ёрос вырытэк, малпаськыса, шугъяськыса сылэмез бере, со киоссэ чылк-чылк миськиз но нош ик пиез доры пыриз. |
— Хочу я спросить тебя, — тихонько сказала она, — что ты всё читаешь? | — Мынам тынэсьтыд юаме потэ, — каллен гинэ шуиз со. — мае тон ялан лыдӟиськод? |
Он сложил книжку. | Павел книжказэ понӥз. |
— Ты — сядь, мамаша... | — Тон — пуксьы, анай... |
Мать грузно опустилась рядом с ним и выпрямилась, насторожилась, ожидая чего-то важного. | Анаез со вӧзы секытэн пуксиз но, мае ке туж кулэзэ витьыса, шонерскиз, сак кариськиз. |
Не глядя на нее, негромко и почему-то очень сурово Павел заговорил: | Павел, со шоры учкытэк, калленгес но малы ке туж чурыт куараен вераны ӧдъяз: |
— Я читаю запрещенные книги. | — Мон лыдӟисько лыдӟыны лэзьымтэ книгаосты. |
Их запрещают читать потому, что они говорят правду о нашей, рабочей жизни... | Со книгаос асьме рабочийёслэн улэмзы сярысь зэмлыкез верало, соин ик соосты лыдӟыны уг лэзё. |
Они печатаются тихонько, тайно, и если их у меня найдут — меня посадят в тюрьму, — в тюрьму за то, что я хочу знать правду. | Соосты лушкем печатлало, соосты мон дорысь шедьтӥзы ке, монэ тюрьмае пуктозы, — тюрьмае, зэмлыкез тодыны тыршеме понна. |
Поняла? | Валад-а? |
Ей вдруг стало трудно дышать. | Анайлы витёнтэм шорысь шоканы секыт луиз. |
Широко открыв глаза, она смотрела на сына, он казался ей чуждым. | Синъёссэ паськыт усьтыса, учкиз со Павел шоры, пиез солы мурт кадь потӥз. |
У него был другой голос — ниже, гуще и звучнее. | Солэн куараез мукет вал — лякытгес, золгес но жингыресгес. |
Он щипал пальцами тонкие, пушистые усы и странно, исподлобья смотрел куда-то в угол. | Чиньыосыныз со векчи, пуштрес мыйыксэ чепылляз но син ултӥз, паймоно кадь, кытчы ке сэргы учкылӥз. |
Ей стало страшно за сына и жалко его. | Анайлы пиез понна кышкыт луиз но пиез жаль потӥз. |
— Зачем же ты это, Паша? — проговорила она. | — Малы тон озьы, Паша? — вазиз со. |
Он поднял голову, взглянул на нее и негромко, спокойно ответил: | Павел йырзэ ӝутӥз, анаез шоры учкиз но каллен, басыл вераз: |
— Хочу знать правду. | — Зэмлыкез тодэме потэ. |
Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. | Солэн куараез каллен но юн кылӥське, синъёсыз ваменэс луэмзэ возьмато. |
Она сердцем поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному. | Анай сюлмыныз валаз: пиез солэн ассэ пырак азелы кыӵе ке лушкем но кӧшкемыт ужлы сӥзем. |
Всё в жизни казалось ей неизбежным, она привыкла подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не находя слов в сердце, сжатом горем и тоской. | Улонын ваньмыз ик одно луоно кадь потэ вал анайлы, со дышемын вал малпаськытэк кылзӥськылыны, тани али но со, куректонэн но ӝожомонэн тырмем сюлэмысьтыз кылъёс шедьтытэк, каллен бӧрдыны кутскиз. |
— Не плачь! — говорил Павел ласково и тихо, а ей казалось, что он прощается. | — Эн бӧрды! — лякытэн но каллен шуиз Павел, нош анайлы солэн тазьы верамез люкиськем кадь потӥз. |
— Подумай, какою жизнью мы живем? | — Малпа, кыӵе улонэн асьмеос улӥськом? |
Тебе сорок лет, — а разве ты жила? | Тыныд ньыльдон арес, — нош тон улӥд шат? |
Отец тебя бил, — я теперь понимаю, что он на твоих боках вымещал свое горе, — горе своей жизни; оно давило его, а он не понимал — откуда оно? | Атай тонэ жугылӥз, — мон табере валасько ини, со аслэсьтыз куректонзэ — аслаз улонэзлэсь куректонзэ тынад кӧтурдэсъёсыд вылын берыктылӥз; куректон сое зӥбе вал, нош со ӧз вала — кытысь со куректон? |
Он работал тридцать лет, начал работать, когда вся фабрика помещалась в двух корпусах, а теперь их — семь! | Со куамын ар ужаз, со ужаны кутскыку фабрика быдэсакыз кык корпусэ гинэ интыяськемын вал, нош табере фабрика корпусъёс — сизьым. |
Она слушала его со страхом и жадно. | Солэсь верамзэ анаез кышкаса но сак кылзӥз. |
Глаза сына горели красиво и светло; опираясь грудью на стол, он подвинулся ближе к ней и говорил прямо в лицо, мокрое от слез, свою первую речь о правде, понятой им. Со всею силой юности и жаром ученика, гордого знаниями, свято верующего в их истину, он говорил о том, что было ясно для него, — говорил не столько для матери, сколько проверяя самого себя. | Пиезлэн синъёсыз чебер но югыт пишто: ӝӧк вылэ гадьыныз пыкиськыса, Павел анаез доры матэгес кариськиз но, анаезлэн бӧрдыса котмем ымныраз ик учкыса, нырысьсэ вераз аслэсьтыз зэмлык сярысь валамзэ. Вань егитлык кужымен но тодонлыкеныз данъяськись но солэн зэм луэмезлы оскись учениклэн кадь ӟырдыт мылкыдэн вера Павел аслыз тодмо луэм ужпумъёс сярысь, — озьы со сокем анаез понна уг вера, макем ассэ ачиз эскерыса. |
Порою он останавливался, не находя слов, и тогда видел перед собой огорченное лицо, на котором тускло блестели затуманенные слезами, добрые глаза. | Куд-ог дыръя со, кылъёс шедьтытэк, дугдылӥз но соку ас азьысьтыз ӝожомем ымныро анайзэ адӟылӥз. Анайлэн синвуосын мускытомем либыт синъёсыз бездыт пишто. |
Они смотрели со страхом, с недоумением. | Со синъёс кышкаса, паймыса учко. |
Ему было жалко мать, он начинал говорить снова, но уже о ней, о ее жизни. | Павеллы анаез жаль потӥз, со выльысь кутскиз вераны, табере — анаез сярысь, солэн улэмез сярысь. |
— Какие радости ты знала? — спрашивал он. | — Кыӵе шумпотонъёсты тон тодылӥд? — юаз со. |
— Чем ты можешь помянуть прожитое? | — Маин тодад ваемед луэ тынад ортчем улондэ? |
Она слушала и печально качала головой, чувствуя что-то новое, неведомое ей, скорбное и радостное, — оно мягко ласкало ее наболевшее сердце. | Анаез кылзэ но йырыныз мӧзмыт шона. Со маке но выльзэ, солы тодмотэмзэ, ӝожмытсэ но шумпотонзэ шӧдэ, — ваньмыз ик со лякытэн мусоя солэсь вӧсь луонэн тырмем сюлэмзэ. |
Такие речи о себе, о своей жизни она слышала впервые, и они будили в ней давно уснувшие, неясные думы, тихо раздували угасшие чувства смутного недовольства жизнью, — думы и чувства дальней молодости. | Ачиз сярысь, аслаз улонэз сярысь таӵе верамъёсты со нырысьсэ кылэ, та верамъёс солэн сюлэмаз кемалась басыломем, тодмотэм малпанъёсты улӟыто, улонлы пумит луон валантэм, кысэм мылкыдъёссэ, кемалась егит аръёсаз малпамъёссэ но мылкыдъёссэ каллен пуромыто. |
Она говорила о жизни с подругами, говорила подолгу, обо всем, но все — и она сама — только жаловались, никто не объяснял, почему жизнь так тяжела и трудна. | Со аслаз эшъёсыныз кенешылӥз улон сярысь, кенешылӥз кема, котьма сярысь, нош ваньзы соос — анай ачиз но — ӝожтӥськылӥзы гинэ, нокин ӧз валэктылы, — малы улон сыӵе секыт но шуг. |
А вот теперь перед нею сидит ее сын, и то, что говорят его глаза, лицо, слова, — всё это задевает за сердце, наполняя его чувством гордости за сына, который верно понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее. | Нош тани табере со азьын пуке солэн пиез, ваньмыз, мар верало солэн синъёсыз, тусыз, кылъёсыз — ваньмыз со сюлэме йӧтэ но сое пиез понна данъяськонэн пачылмытэ. Солэн пиез шонер валам анаезлэсь улонзэ, со вера анаезлэн курадӟемъёсыз сярысь, жаля сое. |
Матерей — не жалеют. | Анайёсты — уг жаляло. |
Она это знала. | Анай сое тодэ. |
Всё, что говорил сын о женской жизни, — была горькая знакомая правда, и в груди у нее тихо трепетал клубок ощущений, всё более согревавший ее незнакомой лаской. | Ваньмыз, мар гинэ вера Павел нылкышно улон сярысь — курыт но тодмо зэмлык вал. Анайлэн сюлэмаз каллен йыгаське тодмотэм мусоянэн ялан юнгес шунтӥсь мылкыд. |
— Что же ты хочешь делать? — спросила она, перебивая его речь. | — Мар бен карыны ӧдъяськод тон? — пиезлэсь верамзэ куспетӥ карыса, юаз со. |
— Учиться, а потом — учить других. | — Дышетскыны, нош собере — мукетъёссэ дышетыны. |
Нам, рабочим, надо учиться. | Милемлы, ужасьёслы, дышетскыны кулэ. |
Мы должны узнать, должны понять — отчего жизнь так тяжела для нас. | Милемлы тодоно, валано — малы улон ми понна сокем секыт. |
Ей было сладко видеть, что его голубые глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. | Пиезлэн котьку сэзь но лек чагыр синъёсыз табере лякыт но мусо пишто, тае адӟыса анай шумпотэ. |
На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали слезы. | Солэн бамысьтыз кисыриосаз синвуос куалекъяло на вал, нош ымдуръёсаз шумпотонзэ возьматӥсь, чалмыт пальпотон кылдӥз. |
В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. | Улонын куректонэз сокем умой адӟись пиеныз кык пӧртэм данъяськон вал солэн сюлэмаз, озьы ке но, солэн вунэтэмез уг луы пиезлэн егит луэмез сярысь, мукетъёслэсь пӧртэм вераськемез сярысь, ваньмыз понна — анай понна но — та тодмо луись улонлы пумитъяськонэ огназ пыриськыны малпамез сярысь. |
Ей хотелось сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?» | Анайлэн пиезлы верамез потэ: — Мусое, мар лэсьтыны быгатод тон? |
Но она боялась помешать себе любоваться сыном, который вдруг открылся перед нею таким умным... хотя немного чужим для нее. | Нош со кышказ пиез шоры шумпотыса учконэзлы люкетыны. Пиез солы витёнтэм шорысь туж визьмо адскиз… Ӧжыт мурт кадь ке но, визьмо... |
Павел видел улыбку на губах матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его веру в себя. | Павел адӟиз анаезлэн ымдуръёсысьтыз шумпотэмзэ, ымнырысьтыз саклыксэ, синъёсысьтыз яратэмзэ. Со малпаз, ас зэмлыксэ анаезлы валатыны быгатӥ шуыса, соин ик кыллэн кужыменыз егит данъяськон будэтылӥз солэсь аслыз осконзэ. |
Охваченный возбуждением, он говорил, то усмехаясь, то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала сына: | Мылкыдыз ӝутскемен, со, яке серектыса, яке синкаӵъёссэ кунэртыса, вера, куддыръя солэн кылъёсаз адӟемпотонтэм карон кылӥське. Анаез, солэсь жингырес, чурыт кылъёссэ кылон дыръяз, кышкаса, йырыныз шона но пиезлэсь каллен юа: |
— Так ли, Паша? | — Озьы-а бен, Паша? |
— Так! — отвечал он твердо и крепко. | — Озьы! — зол но юн шуэ Павел. |
И рассказывал ей о людях, которые, желая добра народу, сеяли в нем правду, а за это враги жизни ловили их, как зверей, сажали в тюрьмы, посылали на каторгу... | Собере анаезлы сыӵе адямиос сярысь маде, кинъёс, калыклы ӟеч лэсьтыны тыршыса, калык пӧлы зэмлыкез вӧлмытъязы, нош тушмонъёс со понна соосты, сьӧсьёсты сямен, кутылӥзы, тюрьмаосы пытсаллязы, каторгае келяллязы. |
— Я таких людей видел! — горячо воскликнул он. | — Мон сыӵе адямиосты адӟи! — ӟырдыт вераз Павел. |
— Это лучшие люди на земле! | — Соос дунне вылысь самой умой адямиос. |
В ней эти люди возбуждали страх, она снова хотела спросить сына: «Так ли?» | Та адямиос анайлэн сюлэмаз кышкан кылдыто, со выльысь юаны ӧдъя вал пиезлэсь: — Озьы-а, бен? |
Но не решалась и, замирая, слушала рассказы о людях, непонятных ей, научивших ее сына говорить и думать столь опасно для него. | Нош юаны ӧз дӥсьты но, шокатэк кадь кылзӥз солы валантэм адямиос сярысь, солэсь пизэ ачиз понна сокем кышкыт вераськыны но малпаны дышетӥсь адямиос сярысь верамъёсты. |
Наконец она сказала ему: | Бератаз со вераз пиезлы: |
— Скоро светать будет, лег бы ты, уснул! | — Ӝоген куазь сактоз ини, выд вал тон, кӧл! |
— Да, я сейчас лягу! — согласился он. | — Бен, мон выдо ини! — соглаш луиз Павел. |
И, наклонясь к ней, спросил: — Поняла ты меня? | Собере анаез доры мыкырскыса, юаз: — Валад-а тон монэ? |
— Поняла! — вздохнув, ответила она. | — Валай! — шуиз анай, лулскыса. |
Из глаз ее снова покатились слезы, и, всхлипнув, она добавила: — Пропадешь ты! | Солэн синъёсысьтыз нош ик синкылиосыз васькизы, викышъямез пыр со ватсаз: — Бырод тон! |
Он встал, прошелся по комнате, потом сказал: | Павел султӥз, комната кузя ортчиз, собере шуиз: |
— Ну вот, ты теперь знаешь, что я делаю, куда хожу, я тебе всё сказал! | — Тани табере тон тодӥськод, мар лэсьтӥсько мон, кытчы ветлӥсько, мон тыныд ваньзэ верай! |
Я прошу тебя, мать, если ты меня любишь — не мешай мне!.. | Мон курисько тонэ, анай, монэ тон яратӥськод ке — мыным эн люкеты!.. |
— Голубчик ты мой! — воскликнула она. | — Дыдыке тон мынам! — Вазиз анаез. |
— Может, лучше бы для меня не знать ничего! | — Оло, — мыным номыре тодытэк умой луысал! |
Он взял ее руку и крепко стиснул в своих. | Павел солэсь кизэ кутӥз но аслаз кияз юн кырмиз. |
Ее потрясло слово «мать», сказанное им с горячей силой, и это пожатие руки, новое и странное. | Анайлэн сюлэмаз пыӵаз пиезлэн ӟырдыт кужымен верам «анай» кылыз но выль, паймымон сямыз — кизэ кутэмез. |
— Ничего я не буду делать! — прерывающимся голосом сказала она. | — Мон номыр уг лэсьты! — дырекъясь куараен шуиз анай. |
— Только береги ты себя, береги! | — Тон астэ гинэ утялты! |
Не зная, чего нужно беречься, она тоскливо прибавила: | Малэсь утялскон сярысь тодытэк, со ӝожмытэн ватсаз на: |
— Худеешь ты всё... | — Восьмиськод тон ялан... |
И, обняв его крепкое стройное тело ласкающим теплым взглядом, заговорила торопливо и тихо: | Пиезлэн юн, веськрес мугорыз шоры мусоясь шунытэн учкиз но дыртыса но каллен вераны кутскиз: |
— Бог с тобой! | — Инмар тонэн! |
Живи как хочешь, не буду я тебе мешать. | Ул, кызьы мылыд потэ, мон тыныд уг люкеты. |
Только об одном прошу — не говори с людьми без страха! | Одӥгез сярысь гинэ курисько — эн вераськы адямиосын кышкатэк! |
Опасаться надо людей — ненавидят все друг друга! | Адямиослэсь утялскыны кулэ — ваньзы соос ог-огзэс адӟонтэм каро! |
Живут жадностью, живут завистью. | Сукъяськыса уло, вожъяськыса уло. |
Все рады зло сделать. | Ваньзы урод лэсьтыны дась. |
Как начнешь ты их обличать да судить — возненавидят они тебя, погубят! | Тон соосты шараяны но соос сярысь зэмзэ вераны ке кутскид — соос тонэ адӟонтэм карозы, быдтозы! |
Сын стоял в дверях, слушая тоскливую речь, а когда мать кончила, он, улыбаясь, сказал: | Солэсь мӧзмыт верамзэ кылзыса, пиез ӧс дорын сылэ, анаез веранзэ быдтэм бере, со пальпотыса шуиз: |
— Люди плохи, да. | — Адямиос уродэсь, бен. |
Но когда я узнал, что на свете есть правда, — люди стали лучше!.. | Нош дунне вылын зэмлык вань сярысь тодэме бере, — адямиос умойгес луизы!.. |
Он снова улыбнулся и продолжал: | Со нош ик пальпотӥз но веранзэ азинтӥз: |
— Сам не понимаю, как это вышло! | — Ачим но уг тодӥськы, кызьы со озьы луиз! |
С детства всех боялся, стал подрастать — начал ненавидеть, которых за подлость, которых — не знаю за что, так, просто! | Пичи дыръям ваньмызлэсь кышкай, — будыны кутски — адӟонтэм карыны ӧдъяй, кудъёссэ урод луэмзы понна, кудъёссэ — уг тодӥськы мар понна, — огшоры, юнме! |
А теперь все для меня по-другому встали, — жалко всех, что ли? | Нош табере мон азьын ваньзы мукет луизы, — ваньзы жаль-а, мар-а? |