ru
stringlengths
1
1.54k
udm
stringlengths
1
1.47k
Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы.
Рабочийёслэн слободказы вадьсын, ӵыно, вӧё омырын нуналлы быдэ дырекъяз но вузылӥз фабрикалэн гудокез. Та ӧтемез кылзӥськыса, пичиесь пурысь коркаосысь, кышкам тараканъёс выллем, ураме бызьыса потылӥзы жумесь но асьсэлэсь сӥльвирзэс кӧлонэн сэзёмытыны вуымтэ адямиос.
В холодном сумраке они шли по немощеной улице к высоким каменным клеткам фабрики, она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз.
Кезьыт ӵукна ӝомытын соос изэн вӧлдымтэ урам кузя мынылӥзы фабрикалэн ӝужытэсь юртъёсыз доры. Дасоосын лыдъяськись ньыль сэрего, кӧй синъёсыныз дэриё сюресэз югдытыса, фабрика огвыллем осконэн пумиталляз соосты.
Грязь чмокала под ногами.
Пыд улын дэри тяпкетылӥз.
Раздавались хриплые восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а встречу людям плыли иные звуки — тяжелая возня машин, ворчание пара.
Кылӥськылӥзы кӧлэм бере кежыр луэм куараос. Урод кылъёсын тышкаськем куара лек вандылӥз омырез. Адямиослэн пумитазы вуылӥзы мукет куараос — машинаослэн секыт бергамзы, парлэн ӵашетэмез.
Угрюмо и строго маячили высокие черные трубы, поднимаясь над слободкой, как толстые палки.
Слободка вадьсы зӧк бодыос выллем ӝутскем ӝужытэсь сьӧд трубаос мӧзмыт но лек адскылӥзы.
Вечером, когда садилось солнце и на стеклах домов устало блестели его красные лучи, — фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами.
Ӝыт, шунды пуксьыку, солэн горд сиосыз коркаослэн укно пиялаоссы вылын жадьыса чильпыран вакытэ, — фабрика аслаз из юртъёсысьтыз адямиосты, уже кутыны ярантэм шлакез сямен, сэрпалляз, ӵынам, сьӧд ымныро адямиос нош ик ортчылӥзы урамъёс кузя, машина вӧйлэсь пыӵась зынзэ омыре вӧлмытыса, сиемзы потӥсь пиньёссэс ӟар поттыса.
Теперь в их голосах звучало оживление и даже радость, — на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
Табере соослэн куараосазы кылӥськылӥз сэзьлык но, шумпотон но, — туннэлы быриз курадӟыса ужан, доразы соосты вите ӝытсэ сиськон но шутэтскон.
День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно.
Нуналэз фабрика ньылӥз, машинаос адямиослэн сӥль-виръёсысьтызы сомында кужымзэс сюпсизы, кудмында соослы кулэ вал.
День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и — был доволен.
Нунал пытьыез кылёнтэм ӵушемын улонысь, адями эшшо одӥг вамыш лэсьтӥз аслаз шайгуэз доры, нош со ас азьысьтыз матысь адӟиз шутэтсконлэсь ческытсэ, ӵын кабакын шумпотонзэ — соин со бакель вал.
По праздникам спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к церкви.
Праздникъёсы изьылӥзы дас часозь, собере йӧно но кышноё адямиос асьсэлэсь умойзэ дӥськутсэс дӥсяллязы но обедняез кылзыны мынылӥзы, куспазы егитъёсты черке ветлыны мылзы потымтэ понна тышкаськылӥзы.
Из церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились спать — до вечера.
Черкысен доразы бертылӥзы, пирог сиылӥзы но ӝытазеозь нош ик изьыны выдылӥзы.
Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки.
Аръёс ӵоже люкаськем жадён адямиослэсь аппетитсэс быдтылӥз, соин ик, сиськон понна, трос юылӥзы, пушсэс винаен сутылӥзы.
Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце.
Ӝыт соос мылзы потытэк юмшаллязы урамъёс кузя, кинлэн галошиосыз вал, соосты со кӧс дыръя но кутчалляз, нош кинлэн зорлэсь утись зонтикез вал, сое со шунды пиштон дыръя но бордаз басьтылӥз.
Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали мастеров, — говорили и думали только о том, что связано с работой.
Ог-огенызы пумиськылыса, вераськылӥзы фабрика сярысь, машинаос сярысь, тышкаськылӥзы мастеръёсты, — вераллязы но малпаллязы со сярысь гинэ, мар герӟаськемын ужен.
Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном однообразии дней.
Быгатӥсьтэм, кужымтэм, малпанъёслэн огенак кылем тылкизилиоссы огвыллем ортчылӥсь мӧзмыт нуналъёсын мырдэм пиштылӥзы.
Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били их, не щадя кулаков.
Доразы берытскыса, кышноосынызы керетылӥзы, ӵем дыръя соосты, мыжыкъёссэс жалятэк, жугылӥзы.
Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила.
Егитъёс трактиръёсын пукылӥзы яке огзы дорын огзы вечеръёс ортчытъяллязы, арган шудылӥзы, шузи, шуш кырӟанъёсты кырӟаллязы, эктылӥзы, урод кылъёсын тышкаськылӥзы но вина юылӥзы.
Истомленные трудом люди пьянели быстро, и во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение.
Ужын жадем адямиос ӝог кудӟо вал, котькудӥзлэн сюлэмаз валантэм, лэчыт вожпотон кылдылӥз.
Оно требовало выхода.
Со вожпотон кыре потон инты утчалляз.
И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди, из-за пустяков, бросались друг на друга с озлоблением зверей.
Та бугырес вожпотон мылкыдэз лекомытӥсь котькуд учыр борды юн кырмиськыса, адямиос, юнме шорысь, урмем сьӧсьёс выллем, огзы вылэ огзы урдскылӥзы.
Возникали кровавые драки.
Виро жугиськонъёс ӝутскылӥзы.
Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка — убийством.
Куддыръя со жугиськонъёс ог-огзэс секыт сӧсыртонъёсын быро вал, куд-ог учыръёсы — вионэн.
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов.
Адямиослэн кусып возёназы тужгес но тросгес вал ог-огзылы вожпотон мылкыдзы, со сыӵе ик мур пыӵамын вал, кыӵе мур пыӵамын сӥльвиразы эмъяны луонтэм жадён.
Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
Адямиос, атайёссы кадь ик, таӵе висись мылкыдын вордскылӥзы, та висён сьӧд вужер кадь келяса мынӥз соосты шайгузы дорозь, улытозязы соосты со ӝутылӥз кулэтэм сьӧсьлыкеныз юрӟым луись урод ужъёсы.
По праздникам молодежь являлась домой поздно ночью в разорванной одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь нанесенными товарищам ударами, или оскорбленная, в гневе или слезах обиды, пьяная и жалкая, несчастная и противная.
Праздникъёсы егитъёс доразы бер уин берытскылӥзы, кесяськем дӥськутэн, дэриен но тузонэн курмыса, шеко ымныръёсын, эшъёссэс жугемзы сярысь лек шумпотонэн ушъяськыса, яке ултӥям мылкыдын, яке обидемзы понна вожпотонэн но синвуэн, кудӟыса но жальмыт, шудтэм но юрӟым тусо.
Иногда парней приводили домой матери, отцы.
Куддыръя егитъёсты доразы вайылӥзы анайёссы, атайёссы.
Они отыскивали их где-нибудь под забором на улице или в кабаках бесчувственно пьяными, скверно ругали, били кулаками мягкие, разжиженные водкой тела детей, потом более или менее заботливо укладывали их спать, чтобы рано утром, когда в воздухе темным ручьем потечет сердитый рев гудка, разбудить их для работы.
Валанзэс ыштыса пограм пиоссэс соос кытысь ке урамысь забор улысь яке кабакъёсысь шедьтылӥзы, соосты лек тышкаськылӥзы, винаен небӟытэм мугоръёссэс мыжгаллязы, собере, соосты вазь ӵукна, омырын сьӧд тулкымен гудок лек чузъяськем бере, ужаны сайкатон понна, ичи яке трос сюлмаськонэн изьыны выдтылӥзы.
Ругали и били детей тяжело, но пьянство и драки молодежи казались старикам вполне законным явлением, — когда отцы были молоды, они тоже пили и дрались, их тоже били матери и отцы.
Егитъёсты туж зол тышкаськыло но жугыло вал, озьы ке но, егитъёслэн юэмзы но жугиськемзы пересьёс понна одно ик кулэ кадь потылӥз, атайёссы, егит дыръязы, озьы ик юылӥзы но жугиськылӥзы, соосты анайёссы но атайёссы озьы ик жугылӥзы.
Жизнь всегда была такова, — она ровно и медленно текла куда-то мутным потоком годы и годы и вся была связана крепкими давними привычками думать и делать одно и то же, изо дня в день.
Улон котьку сыӵе вал, — со пож визылэн аръёс бӧрсьы аръёсын кытчы ке огвыллем но каллен визылаз. Быдэс улон герӟаськемын вал нуналысь нуналэ ялан огкадь малпан но лэсьтон сярысь юн, кемалась дырысен кылдэм сямъёсын.
И никто не имел желания попытаться изменить ее.
Нокинлэн но уг поты вал та улонэз воштон борды кутскемез.
Изредка в слободку приходили откуда-то посторонние люди.
Куд-ог учыръёсы слободкае кытысь ке тодмотэм адямиос вуылӥзы.
Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они работали, потом новизна стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными.
Нырысь пал соос шоры учкылӥзы тодмотэм луэменызы гинэ, нош собере соослэн азьвыл ужам интыоссы сярысь мадьылэменызы огшоры гинэ тунсыкъяськылӥзы, бератсэ соосты выль адямиосын лыдъямысь дугдылӥзы, соос борды дышылӥзы но, та адямиос син азе йӧтонтэм луылӥзы.
Из их рассказов было ясно: жизнь рабочего везде одинакова.
Соослэн верамъёсысьтызы валамон вал: ужасьлэн улонэз котькытын одӥг кадь.
А если это так — о чем же разговаривать?
Нош со озьы бере — мар сярысь бен вераськонэз?
Но иногда некоторые из них говорили что-то неслыханное в слободке.
Нош куддыръя та лыктэм адямиос пӧлысь куд-огез вераллязы слободкаын ноку кылылымтэ ужъёс сярысь.
С ними не спорили, но слушали их странные речи недоверчиво.
Соослы пумит ӧз вераськылэ, нош соослэсь паймымон верамъёссэс оскытэк кылзылӥзы.
Эти речи у одних возбуждали слепое раздражение, у других смутную тревогу, третьих беспокоила легкая тень надежды на что-то неясное, и они начинали больше пить, чтобы изгнать ненужную, мешающую тревогу.
Та верамъёс куд-огезлэн сюлэмаз кылдытылӥзы юнме вожпотон, мукетъёсызлэн — валантэм кушетскон, куиньметӥосызлэсь сюлэмъёссэс кирӟекъятӥз малы ке валантэмлы ӧжытак оскон вужер, соин ик соос, кулэтэм люкетӥсь шугъяськонзэс уллян понна, тросгес юыны кутскылӥзы.
Заметив в чужом необычное, слобожане долго не могли забыть ему это и относились к человеку, непохожему на них, с безотчетным опасением.
Сьӧр муртлэсь маин ке пӧртэм луэмзэ адӟыса, слободкаын улӥсьёс со сярысь кема ӵоже ӧз вунэтылэ но асьсэлы тупасьтэм мурт азьын валантэм эскериськонэн улӥзы.
Они точно боялись, что человек бросит в жизнь что-нибудь такое, что нарушит ее уныло правильный ход, хотя тяжелый, но спокойный.
Соос кышкаллязы кадь, адями та улонэ маке но сыӵезэ куштоз, мар куашкатоз улонлэсь секыт, нош соин ӵош ик чалмыт, мӧзмыт но шонер ортчонзэ.
Люди привыкли, чтобы жизнь давила их всегда с одинаковой силой и, не ожидая никаких изменений к лучшему, считали все изменения способными только увеличить гнет.
Адямиос дышизы улонлэн ялан огвыллем кужымен зӥбемезлы, соин ик, улонлэсь умой пала нокыӵе вошсконзэ витьытэк, вань воштонъёсты зӥбетэз кужмоятыны быгатӥсь амалэн гинэ лыдъяллязы.
От людей, которые говорили новое, слобожане молча сторонились.
Выльзэ верась адямиослэсь слободкаын улӥсьёс шыпак палэнскылӥзы.
Тогда эти люди исчезали, снова уходя куда-то, а оставаясь на фабрике, они жили в стороне, если не умели слиться в одно целое с однообразной массой слобожан...
Соку та адямиос, нош ик кытчы ке кошкыса, ышылӥзы, нош фабрикае кылён дыръязы, слободкаын улӥсь муртъёсын огазеяськыны быгатымтэзы дыръя, палэнын улӥзы...
Пожив такой жизнью лет пятьдесят — человек умирал.
Таӵе улонын ог витьтон ар улыса — адями кулэ вал.
Так жил и Михаил Власов, слесарь, волосатый, угрюмый, с маленькими глазами; они смотрели из-под густых бровей подозрительно, с нехорошей усмешкой.
Тазьы ик улӥз Михаил Власов, слесарь, быдэсак гоно-ымныро, лек тусо, пичиесь синмо адями, солэн синъёсыз ӵем будӥсь синкашъёсыз улысь, оскытэк, умойтэм пальпотыса, учкылӥзы.
Лучший слесарь на фабрике и первый силач в слободке, он держался с начальством грубо и поэтому зарабатывал мало, каждый праздник кого-нибудь избивал, и все его не любили, боялись.
Фабрикаын со самой усто слесарь вал, слободкаын — самой кужмо мурт. Начальствоен со лек вал, соин ик уждун ичи басьтылӥз, праздниклы, быдэ кинэ ке но жуге вал, соин сэрен нокин сое ӧз яратылы, кышкаллязы.
Его тоже пробовали бить, но безуспешно.
Сое ассэ но жугыны турттыло вал, нош, пайдаез ӧз луы.
Когда Власов видел, что на него идут люди, он хватал в руки камень, доску, кусок железа и, широко расставив ноги, молча ожидал врагов.
Ас дораз лыктӥсь адямиосты адӟыса, Власов кияз из, пул, кыӵе ке корт басьтэ но, пыдъёссэ паськыт шеръяса, тушмонъёсты вите вал.
Лицо его, заросшее от глаз до шеи черной бородой, и волосатые руки внушали всем страх.
Солэн синъёсыз дорысен чыртыозяз сьӧд тушен шобырскем ымнырызлэсь но гоно киосызлэсь котькин кышкалляз.
Особенно боялись его глаз, — маленькие, острые, они сверлили людей, точно стальные буравчики, и каждый, кто встречался с их взглядом, чувствовал перед собой дикую силу, недоступную страху, готовую бить беспощадно.
Тужгес но кышкаллязы солэн синъёсызлэсь, — пичиесь, лэчытэсь синъёсыз солэн, андан портонъёс сямен, адямиосты портылӥзы кадь, та синъёслэн учкеменызы пумиськем мурт ас азьысьтыз адӟылӥз кышканэз, валасьтэм, жалянэз тодытэк жугыны дась луись кӧшкемыт кужымез.
— Ну, расходись, сволочь! — глухо говорил он.
— Я, пегӟелэ, сволочь! — боз куараен шуылӥз со.
Сквозь густые волосы на его лице сверкали крупные желтые зубы.
Солэн ымныраз ӵем будӥсь гонъёсыз пыртӥ бадӟымесь ӵуж пиньёсыз чилязы.
Люди расходились, ругая его трусливо воющей руганью.
Адямиос, сое кышкам куараен лек тышкаськыса, кошко вал.
— Сволочь! — кратко говорил он вслед им, и глаза его блестели острой, как шило, усмешкой.
— Сволочь! — вакчияк шуылӥз со адямиослэн бӧрсязы, солэн синъёсыз пежъян кадь лэчыт пальпотонэн пиштылӥзы.
Потом, держа голову вызывающе прямо, он шел следом за ними и вызывал:
Собере, йырзэ йӧно ӝутыса, со бӧрсязы мынэ но ӧте вал:
— Ну, — кто смерти хочет?
— Я, — кинлэн кулэмез потэ?
Никто не хотел.
Нокинлэн кулэмез ӧз потылы.
Говорил он мало, и «сволочь» — было его любимое слово.
Со ӧжыт вераськылӥз, «сволочь» — солэн яратоно кылыз, вал.
Им он называл начальство фабрики и полицию, с ним он обращался к жене.
Та кылэн со нималляз фабрикалэсь начальствозэ но полициез, та кылэн ик вазьылӥз кышноезлы.
— Ты, сволочь, не видишь — штаны разорвались!
— Тон, сволочь, уд адӟиськы-а — штание кеськемын!
Когда Павлу, сыну его, было четырнадцать лет — Власову захотелось оттаскать его за волосы.
Павеллы, солэн пиезлы, дас ньыль арес дыръя — Власовлэн сое йырситӥз кыскамез потӥз.
Но Павел взял в руки тяжелый молоток и кратко сказал:
Нош Павел кияз секыт молот кутӥз но вакчияк вераз:
— Не тронь...
— Эн йӧт...
— Чего? — спросил отец, надвигаясь на высокую, тонкую фигуру сына, как тень на березу.
— Мар? — юаз атаез, пиезлэн ӝужыт, векчи мугорыз вылэ, кызьпу вылэ вужер сямен, урдскыса.
— Будет! — сказал Павел.
— Тырмоз! — шуиз Павел.
— Больше я не дамся...
— Табере мон уг сётскы ни...
И взмахнул молотком.
Озьы шуиз но молотокеныз шоналскиз...
Отец посмотрел на него, спрятал за спину мохнатые руки и, усмехаясь, проговорил:
Атаез со шоры учкиз, гоно киоссэ тыбыр сьӧраз ватӥз но, пальпотыса, вазиз:
— Ладно...
— Ярам...
Потом, тяжело вздохнув, добавил:
Собере, секыт шокчыса, ватсаз на:
— Эх ты, сволочь...
— Эк, тон, сволочь...
Вскоре после этого он сказал жене:
Таӵе ужпум бере ӝоген со вераз кышноезлы:
— Денег с меня больше не спрашивай, тебя Пашка прокормит...
— Мынэсьтым коньдон эн курылы ни, тонэ Пашка сюдоз...
— А ты всё пропивать будешь? — осмелилась она спросить.
— Нош тон ваньзэ юыса-а быдтод? — юаны дӥсьтӥз кышноез.
— Не твое дело, сволочь!
— Со тынад ужед ӧвӧл, сволочь!
Я любовницу заведу...
Мон аслым дусым шедьто...
Любовницы он не завел, но с того времени, почти два года, вплоть до смерти своей, не замечал сына и не говорил с ним.
Дусым со ӧз куты, нош со дырысен кык ар ёрос, кулытозяз, пиез шоры ӧз учкылы но соин ӧз вераськылы.
Была у него собака, такая же большая и мохнатая, как сам он.
Солэн, ачиз кадь ик, бадӟым но лусьтро пуныез вал.
Она каждый день провожала его на фабрику и каждый вечер ждала у ворот.
Пуны нуналлы быдэ кузёзэ фабрикае келялляз но ӝытлы быдэ капка дорын возьмалляз.
По праздникам Власов отправлялся ходить по кабакам.
Праздникъёсы Власов кабакъёстӥ ветлӥз.
Ходил он молча и, точно желая найти кого-то, царапал своими глазами лица людей.
Со шып ветлӥз но, кинэ ке шедьтыны турттыса сямен, аслаз синъёсыныз адямиослэсь ымныръёссэс ӵабъяз кадь.
И собака весь день ходила за ним, опустив большой, пышный хвост.
Солэн пуныез, бадӟым лусьтро быжзэ уллань лэзьыса, нунал лумбыт со бӧрсьын ветлӥз.
Возвращаясь домой пьяный, он садился ужинать и кормил собаку из своей чашки.
Дораз кудӟыса берытскемез бере, Власов сиськыны пуксе но пунызэ аслаз тусьтыысьтыз сюдэ вал.
Он ее не бил, не ругал, но и не ласкал никогда.
Пунызэ со ноку ӧз ӝутылы, ӧз тышкаськылы, озьы ик ноку ӧз мусоя.
После ужина он сбрасывал посуду со стола на пол, если жена не успевала вовремя убрать ее, ставил перед собой бутылку водки и, опираясь спиной о стену, глухим голосом, наводившим тоску, выл песню, широко открывая рот и закрыв глаза.
Сиськемез бере со, кышноез ӝӧк вылысь дыраз октыны-калтыны вуымтэ дыръя, тусьты-тэркыосты выж вылэ зӥръя вал, ас азяз бутылка вина пуктэ но, борддоре тыбыреныз пыкиськыса, ымзэ паськыт усьтыса но синъёссэ кыньыса, мылкыдэз зӥбись боз куараен вузыса кырӟа.
Заунывные, некрасивые звуки путались в его усах, сбивая с них хлебные крошки, слесарь расправлял волосы бороды и усов толстыми пальцами и — пел. Слова песни были какие-то непонятные, растянутые, мелодия напоминала о зимнем вое волков.
Мӧзмытэсь, шуш куараос солэн мыйыказ тугасько но отысь нянь пырыосты уськытъяло. Слесарь аслэсьтыз тушсэ но мыйыксэ зӧк чиньыосыныз маялтэ но — кырӟа, кырӟан кылъёсыз кыӵе ке валантэмесь, кузесь вал, кырӟам гурез кионъёслэн толалтэ вузэмзы выллем вал.
Пел он до поры, пока в бутылке была водка, а потом валился боком на лавку или опускал голову на стол и так спал до гудка.
Кырӟалляз со бутылкаысьтыз винаез бырытозь, нош собере ӟус вылэ урдэслань уськытске яке йырыныз ӝӧк вылэ выдэ но озьы гудок дорозь изе вал.
Собака лежала рядом с ним.
Пуныез соин артэ выдылӥз.
Умер он от грыжи.
Кулӥз со дэен висьыса.
Дней пять, весь почерневший, он ворочался на постели, плотно закрыв глаза, и скрипел зубами.
Ог вить нунал ӵоже со, быдэсак сьӧдэктыса, валес вылаз погылляськиз, синзэ кыньыса, пиньёсыныз чакыртӥз.
Иногда говорил жене:
Куддыръя кышноезлы вералляз:
— Дай мышьяку, отрави...
— Вай мышъяк, виы монэ...
Доктор велел поставить Михаилу припарки, но сказал, что необходима операция и больного нужно сегодня же везти в больницу.
Доктор косӥз Михаиллы пӧсь бинет поныны но операция лэсьтон понна висисез туннэ ик больницае нуыны кулэ шуиз.
— Пошел к чёрту, — я сам умру!..
— Кош татысь к чорту, — мон ачим куло!
Сволочь! — прохрипел Михаил.
Сволочь! — сипыртӥз Михаил.
А когда доктор ушел и жена со слезами стала уговаривать его согласиться на операцию, он сжал кулак и, погрозив ей, заявил:
Нош доктор кошкем бере, кышноез операция лэсьтонлы соглаш луыны бӧрдыса курыны кутскиз, Власов мыжыксэ кырмиз но, кышкатыса, вераз:
— Выздоровлю — тебе хуже будет!
— Бурми ке, — тыныд ик урод луоз!
Он умер утром, в те минуты, когда гудок звал на работу.
Со кулӥз ӵукна, гудок ужаны ӧтён вакытэ.
В гробу лежал с открытым ртом, но брови у него были сердито нахмурены.
Гробын усьтэм ымын кыллиз, нош синкашъёсыз солэн лек кунэрскемын вал.
Хоронили его жена, сын, собака, старый пьяница и вор Данила Весовщиков, прогнанный с фабрики, и несколько слободских нищих.
Сое ватыны ветлӥзы кышноез, пиез, пуныез, фабрикаысь уллям юись пересь, лушкаськись Данило Весовщиков но слободкаысь кӧня ке кураськисьёс.
Жена плакала тихо и немного, Павел — не плакал.
Кышноез каллен но ӧжыт бӧрдӥз. Павел — ӧз бӧрды.

Udmurt-Russian parallel corpora

Параллельный русско-удмуртский корпус литературных источников собран сотрудниками УИИЯЛ УдмФИЦ УрО РАН и УдГУ (Безенова Мария Петровна, Лебедев Егор Михайлович, Поздеев Игорь Леонидович, Корнилов Денис Леонидович, Глухова Галина Анатольевна, Семенов Александр Филиппович, Уразаева Валентина Семёновна, Пояркова Тамара Алексеевна, Четкерева Тамара Петровна, Елышев Владимир Валерьевич).

The parallel Russian-Udmurt corpora of literary sources was assembled by the researchers of the Udmurt Institute of History, Language and Literature UdmFRC UB RAS and UdSU (Bezenova Mariya Petrovna, Lebedev Egor Mikhailovich, Pozdeev Igor Leonidovich, Kornilov Denis Leonidovich, Glukhova Galina Anatolevna, Semenov Aleksandr Filippovich, Urazaeva Valentina Semenovna, Poyarkova Tamara Alekseevna, Chetkereva Tamara Petrovna, Elyshev Vladimir Valerevich).

http://udnii.ru/ x https://udsu.ru/

Downloads last month
8